Роща в Герате
Помните это «Я вспоминаю утренний Кабул…». Муромов, Михаил. Вероятно, единственно, что сделал в жизни хорошего. Но не о нем. Я тоже вспоминаю.
Мы стоим в тени небольшой, но очень густой рощицы, у ног сходятся в потоке три арыка давая начало четвертому. Удивительно прохладно. Так прохладно, что не реально здесь в провинции Герат и сейчас летом 1980 года. Нас несколько человек, солдаты и офицеры 101 мотострелкового полка. Это сейчас стало модно называть такие полки пехотными, а мы тогда гордились именно званием мотострелки. Ничего не происходит, но все стоят какие-то радостно ошалевшие и громко и опять же радостно о чем-то говорят. Я стою несколько в стороне и не принимаю участия в беседе. Я стою и вдыхаю этот удивительный прохладный воздух, наполненный вкусом жизни, звенящий весь от нее, от жизни. Может, там место такое было, ну энергетическое, не знаю, но было очень хорошо.
Гератом то место где мы находились, можно было назвать весьма условно. Если подразумевать под Гератом весь гератский оазис, тогда да, тогда Герат. А если под Гератом предполагать немногочисленные городские улочки и кварталы, то это был дальний пригород города. У нас в почти весь 1980 год прошел на запад от центра Герата, и как города, и как провинции. Прошел, проехал, провоевал. Пару заездов в Калай-Нау, что на северо-востоке от Герата, можно почти не считать.
Среди стоящих в роще командир полка Коптяев. Папа. Иначе в полку его никто не звал. При этом ни грамма иронии. В этом слове что-то было у нас у мальчишек. Так зовут отца, когда маленький. Можно подумать, ты в 19-20 лет взрослый. Тем более, в те-то времена в начале 80-х.
О том, что Коптяев — Владимир Михайлович, я узнал куда позже и то благодаря Интернету. А тогда для всех не нашего полка, Коптяев, для всех наших «папа», и все понятно.
Второй кого помню, вероятно, даже лучше помню, чем Коптяева, это наш НШ, начальник штаба полка, второй человек после «папы». Его, почему-то, большинство звало по имени и фамилии, хотя и отчество часто произносилось — Сопин Борис Григорьевич. Борис Сопин, был личностью легендарной, и не потому, что второй после «папы», а так сам по себе, и хотя в начале 80-го года, никто еще не успел особо проявить храбрость какую-то, но выправка, манера держать голову и самого себя, безусловно, располагали.
По ощущению, не по памяти помню Кравченко. В тот май он уже командовал не нами, разведкой, а батальоном, но по ощущениям он был в той роще и что-то веселое рассказывал мужикам. Ржали они, конечно, что те кони.
Те, кто входил в Афган, те, кому Борис Григорьевич подарил 5 мая, на ежегодной встрече 5 мотострелковой дивизии, легендарный шеврон «101 мотострелковый полк. Афганистан. Герат. 1979-1981» хорошо знают Владимира Кравченко. Особенно, хорошо помнит его горно-копытный батальон, который он принял вместе с Орденом Красной Звезды, после ледового похода на Калай-Нау, в январе-феврале 1980 года.
Кравченко, мужик, он конечно с большим и тонким чувством юмора, точнее настолько тонким насколько это возможно в Армии. Сори, Советской Армии. Как-то во время учений в пустыни, он так схохмил, что многие на всю жизнь запомнил нехотя брошенную фразу. Дело было к концу учений, разведка отдыхала, то есть, валялась на раскаленном песке, под наклонным листом брони БМП и пыталась как-то выжить на пятидесятиградусной жаре. Кто еле живой завел песню о том, что помогает от жажды в жару и ляпнул, что-то вроде: «А вот еще, говорят, хорошо помогает от жажды зеленый чай». Кравченко, валяющийся здесь же, ответил: «А еще здорово помогает от жажды, сидеть на берегу хауса, в тенечке, бутылочка запотевшего с холодильника пива и чтобы ножки в холодную воду опустить». И столь это было ирреально в той ситуации, столь дико и невозможно было, что все начали ржать как безумные и долго не могли остановиться.
Вот стоят мужики в моей памяти в той рощице и никуда не хотят уходить. И вспоминаю я их каждый день, а почему. Не знаю.

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВЕТЕРАНОВ БОЕВОЕ БРАТСТВО