Товарищи ветераны присылайте рассказы на адрес voovbb@yandex.ru для Павла Ширшова в теме «В раздел Творчество ветеранов». Увы, формат сайта не позволяет публиковать большие прозаические формы, а потому принимаю короткие рассказы (до 2000 знаков с пробелами, ну или около того)

Несколько рассказов от редактора этого сайта Павла Ширшова.

Ещё кое-что лежит на сайте СамИздат на странице

Простая история Простая, в общем-то, история. Жил мужик, в советской армии служил рядовым, водителем какого-то генерала, потом по комсомольской путевке прямо после Армии в комсомольскую школу, потом институт, защита кандидатской, а параллельно партийная карьера. Мало ли в те времена было таких молодых и энергичных ребят. Опять же семейная жизнь, жена, ребенок. Прошли годы, развалился Союз, вместе с исчезновением Партии в которую верил исчезла и цель жизни, которую спустя некоторое время нашел в ветеранском движении «афганцев». Сам ту войну не застал, но видел в мужиках честь и совесть. Стал одним из активных членов союза ветеранов «афганцев», но теперь уже на исторической родине, на Украине. Именно вот так с маленькой буквы «р» и воспринимал её, так как большая Родина – СССР исчезла в пучине истории. Ругался с соседками, что боготворили «оранжевую революцию», обещал еще поплачете с этим Ющенко. И впрямь, прошло время и соседки согласились с тем, что Ющенко – гад. Выбрали Януковича. Тут ему стало совсем плохо, и он умер. Казалось бы конец рассказу. Но вот недавно к его вдове, пришли вместе с военкомом странные для неё люди, несколько «афганцев» и эти, сознательные, только-только из зоны боев. Они хвалили его за любовь к стране, а она молча стояла и думала, что муж бы им сейчас бы сказал…

Павел Ширшов

Блиндажик (солдатская сказка) Праздники на войне случай особый, к ним готовятся, их проводят с двумя прямо противоположными чувствами — с чувством обостренной опасности и с чувством разгульного веселья. Обостренное чувство опасности присуще в дни праздника как рядовому и сержантскому составу, так и офицерскому во всех его звеньях. Одних волнует, как погулять и притом не попасться на глаза старшему по званию, вторым как изловить хитроумного подчиненного за недостойным звания советского солдата или офицера гульбищем. Впрочем, старший, следящий за прохождением праздника и сам постоянно озадачен бездарно проходящим (для него лично) временем праздничного дня.

Итак, ситуация, Новый год, за пять км от передового охранения первый кишлак в зеленке. Тропа протопная в снегу сменившимися видна в бинокль за три версты в буквальном смысле этого слова, то есть проход в минном поле как на ладони. Все прочее пространство залито ослепительным солнцем. До праздника еще полдня, а приготовление к нему идет полным ходом. Еще летом прямо посреди минного поля, что за спиной охранения предприимчивые саперы отрыли не слабую по всем позициям землянку, в которой есть все для жизни, а самое главное для интенсивного, можно сказать предпраздничного самогоноварения. В землянке сидит потерянный своим старшиной солдатик полгода от призыва, и варит для предприимчивых представителей полка самогон из кишмиша и корочек апельсина. И вот в такой прекрасный день 31 декабря, то есть буквально за несколько часов до самого милого сердцу всех советских праздника, на тропу в минном поле вышел ни кто иной, как сам главный комсомолец всея полка. Морозец надо сказать в тот день стоял эдак градусов под пятнадцать и предательский дымок установки светился всему белому свету, а остановить работу до темного времени суток у бизнесменов в погонах не было никаких сил, потому как такса в такой день, из-за высочайшего спроса, была слишком высока. И вот наш комсомолец полный энтузиазма в борьбе с зеленным змием встает на тропе в минном поле, строго напротив дымка и зычно орет. — Боец! А в ответ, как в той песне тишина. Тогда он еще раз зычно призывает скрывающегося в землянке, но тот или видел приближающуюся угрозу, или, узнав голос лидера всех комсомольцев полка, ни кажет носу, из своего убежища. Комсомолец, потоптавшись и видя, как на него незлобливо посмеивается состав поста передового охранения, делает вид, что добился цели, идет к командиру саперной роты и требует карту проходов в минных полях. Карта понятное дело находиться в штабе, и вместе с заместителем начальника штаба, она самым внимательным образом изучается на предмет боковых ответвлений от прохода к посту. И понятное дело таковых не находиться. Зам.НШ и командир саперов, глядя на рвение недавно прибывшего в полк молодого политработника, переглядываются и тихо кашляют в кулак. Молодой офицер горячится, недоумевая, как же так могло произойти, и почему на секретных картах, связанных с боеспособностью полка имеются объекты не известные руководству полка. По его требованию находят трех солдат принимавших участие в «создании» данного минного поля. Солдаты естественно говорят, что ничего не знают, и не помнят, чтобы кто-то чего-то сделал не так, а командир роты поясняет старшему лейтенанту, что минирование подобных полей проводиться машинными методами и неположенные объекты на них не имеют возможности появиться на «свет божий». Типа технология установки мин, не предполагает прорех, или тем более незаминированных участков. — Тогда откуда там, этот блиндаж? — Какой блиндаж? — делает удивленные глаза ротный саперов. — Тот, в котором самогон варят! — чуть ли не орет комсомолец. — А вы уверены, что там есть что-то? — осторожно спрашивает его зам.НШ. Комсомолец чувствует, что ему или не верят, или держат за идиота, что впрочем, близко, тащит всех на злополучное минное поле. На поле уже закатное солнце, в декабре день короткий, и никакого тебе пара. Трое офицеров заходят на пост охранения, спрашивают солдат, трое говорят, что проводили наблюдения за местностью, что собственно и входит в их круг обязанностей на посту, а четвертый, которого точно видел комсомолец полка в последнее появление здесь, на вопрос видел ли он какой-либо дым честно отвечает, что видел где-то на поле какой-то дымок, но где и что это было сказать не может, так как не присматривался и потому не разобрал. Все смотрят на старлея и молчат, а он понимая глупость положения, и то, что теперь он ничего не только не докажет, но и даже точно показать место блиндажа не сможет, раскрывает свою последнюю карту. — Мне про этот блиндаж рассказал старшина с ПХД, он у них поварами заведует, я его на воровстве взял. — Не, — говорит ротный саперов, — Этот старшина, я его знаю, не надежный кадр, он для того, чтобы с себя снять обвинения и чтобы в прокуратуру дело о воровстве не ушло вам даже на командира полка наговорит. — Это не меняет дела, с этим блиндажом надо будет разобраться. — Хорошо, товарищ старший лейтенант, мы с этим блиндажом обязательно разберемся, а вы пока занялись бы своим основным делом, сегодня, если не проследить половина полка пьянствовать будет, так, что давайте не отвлекаться на пустую информацию. Лучше устройте внезапную проверку в расположении рот, все больше толку будет. Все расходятся. Совсем поздно вечером. В модуле отмечают Новый год пятеро друзей. Уже выпили, за Старый год, за Новый, помянули своих боевых товарищей, выпили за жен, что ждут, и гуляние дошло до той точки, когда расстегивается верхняя пуговица формы, а за ней и вторая. — Нет, ну ты представляешь это новый комсомол, молодой, да прыткий. Сегодня приходит к моему ротному разведки, и говорит, мол, дай мне прибор ночного видения. Тот ему, зачем тебе. Он сначала юлил, юлил, а потом признается, хочу, мол, понаблюдать за блиндажом, на минном поле, что рядом с четвертым постом. — И что твои разведчики? — Да, что они лохи, что ль? Остаться без самого качественного самогона в полку, и потом, они ж тоже в доле, и кто же, кроме них сухофрукты с зеленки привезет? — Тоже верно. — хохотнул довольный командир полка, наливая всем по очередной.

Павел Ширшов

Роща в Герате Помните это «Я вспоминаю утренний Кабул…». Муромов, Михаил. Вероятно, единственно, что сделал в жизни хорошего. Но не о нем. Я тоже вспоминаю. Мы стоим в тени небольшой, но очень густой рощицы, у ног сходятся в потоке три арыка давая начало четвертому. Удивительно прохладно. Так прохладно, что не реально здесь в провинции Герат и сейчас летом 1980 года. Нас несколько человек, солдаты и офицеры 101 мотострелкового полка. Это сейчас стало модно называть такие полки пехотными, а мы тогда гордились именно званием мотострелки. Ничего не происходит, но все стоят какие-то радостно ошалевшие и громко и опять же радостно о чем-то говорят. Я стою несколько в стороне и не принимаю участия в беседе. Я стою и вдыхаю этот удивительный прохладный воздух, наполненный вкусом жизни, звенящий весь от нее, от жизни. Может, там место такое было, ну энергетическое, не знаю, но было очень хорошо. Гератом то место где мы находились, можно было назвать весьма условно. Если подразумевать под Гератом весь гератский оазис, тогда да, тогда Герат. А если под Гератом предполагать немногочисленные городские улочки и кварталы, то это был дальний пригород города. У нас в почти весь 1980 год прошел на запад от центра Герата, и как города, и как провинции. Прошел, проехал, провоевал. Пару заездов в Калай-Нау, что на северо-востоке от Герата, можно почти не считать. Среди стоящих в роще командир полка Коптяев. Папа. Иначе в полку его никто не звал. При этом ни грамма иронии. В этом слове что-то было у нас у мальчишек. Так зовут отца, когда маленький. Можно подумать, ты в 19-20 лет взрослый. Тем более, в те-то времена в начале 80-х. О том, что Коптяев — Владимир Михайлович, я узнал куда позже и то благодаря Интернету. А тогда для всех не нашего полка, Коптяев, для всех наших «папа», и все понятно. Второй кого помню, вероятно, даже лучше помню, чем Коптяева, это наш НШ, начальник штаба полка, второй человек после «папы». Его, почему-то, большинство звало по имени и фамилии, хотя и отчество часто произносилось — Сопин Борис Григорьевич. Борис Сопин, был личностью легендарной, и не потому, что второй после «папы», а так сам по себе, и хотя в начале 80-го года, никто еще не успел особо проявить храбрость какую-то, но выправка, манера держать голову и самого себя, безусловно, располагали. По ощущению, не по памяти помню Кравченко. В тот май он уже командовал не нами, разведкой, а батальоном, но по ощущениям он был в той роще и что-то веселое рассказывал мужикам. Ржали они, конечно, что те кони. Те, кто входил в Афган, те, кому Борис Григорьевич подарил 5 мая, на ежегодной встрече 5 мотострелковой дивизии, легендарный шеврон «101 мотострелковый полк. Афганистан. Герат. 1979-1981» хорошо знают Владимира Кравченко. Особенно, хорошо помнит его горно-копытный батальон, который он принял вместе с Орденом Красной Звезды, после ледового похода на Калай-Нау, в январе-феврале 1980 года. Кравченко, мужик, он конечно с большим и тонким чувством юмора, точнее настолько тонким насколько это возможно в Армии. Сори, Советской Армии. Как-то во время учений в пустыни, он так схохмил, что многие на всю жизнь запомнил нехотя брошенную фразу. Дело было к концу учений, разведка отдыхала, то есть, валялась на раскаленном песке, под наклонным листом брони БМП и пыталась как-то выжить на пятидесятиградусной жаре. Кто еле живой завел песню о том, что помогает от жажды в жару и ляпнул, что-то вроде: «А вот еще, говорят, хорошо помогает от жажды зеленый чай». Кравченко, валяющийся здесь же, ответил: «А еще здорово помогает от жажды, сидеть на берегу хауса, в тенечке, бутылочка запотевшего с холодильника пива и чтобы ножки в холодную воду опустить». И столь это было ирреально в той ситуации, столь дико и невозможно было, что все начали ржать как безумные и долго не могли остановиться. Вот стоят мужики в моей памяти в той рощице и никуда не хотят уходить. И вспоминаю я их каждый день, а почему. Не знаю.

Павел Ширшов

ВСЕРОССИЙСКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ВЕТЕРАНОВ БОЕВОЕ БРАТСТВО